| Олег Тарасов | 29.08.17 19:38 |
| Николаю Денисову Кстово:
Уважаемый Николай, я смотрю, в настоящее время даже прозаикам в возрасте 30-35 лет уже тяжело найти настоящего героя для своих произведений. Пропаганда 90-х хорошо поработала - эталонные положительные качества с успехом нивелированы и что немаловажно - публично обсмеяны. Положительного героя уже в 80-х выписать было проблемой, он зачастую смотрелся чересчур лакированным, инородным для окружающего общества, а сейчас за это тем более не хотят браться. Молодым прозаикам хочется писать, они осматриваются вокруг - и что видят? Мечты и идеалы ровесников – нечто серое и меркантильное. Кругом общество потребления, кайфовщики, бесконечные понты и механический секс вместо нормальных отношений и человеческих чувств. Естественно, среда деформирует сознание начинающих писателей, и погружение в потребности тела они воспринимают как инженерию души, достойную пера. При этом чувству меры у классиков учиться не хотят. Учатся, глядя американские боевики – и потом тела их героев посмертно хрустят костями на всю округу. Да и Прилепин, выскочивший на публичное литературное пространство как чёрт из табакерки - служит ярким стимулирующим примером. Пишущему человеку кажется, вот напишу нечто подобное и всё – ночью же сразу звонок от издателя, он требует срочно приехать, говорит, что у наборщиков в типографии уже руки до работы чешутся, а книжные магазины с нетерпением ждут тираж. . |
| Николай Денисов Кстово | 29.08.17 17:13 |
| Олег Тарасов 29.08.17 11:21: "В итоге вопросы физиологии перекрывают характер героя."
-В своем романе "Солдат и царь" Елена Крюкова смакует физиологию убийств: описывает хруст костей, когда на поверженного прыгают обоими сапожищами. И прочее. Считаю, Елена Крюкова пишет "не для вечности", а для сиюминутного: "жареное" лучше продается. |
| Олег Тарасов | 29.08.17 11:21 |
| И опять несколько мыслей по поводу «Теории литературы», её важности - хотя многие авторы на СПР думают наоборот. (я признаюсь о цели моих выкладок – это вероятность, что какие-то советы примут к сведению молодые прозаики, которым надо расти и развиваться. Надеюсь, они присутствуют.) Теория литературы нужна, прежде всего, самому автору. Она позволяет отстраниться от авторства, взглянуть на свой труд более объективно. Это как сварщик при работе вынужден пользоваться затемнёнными очками разной степени затемнённости, но на результат ему необходимо взглянуть, так сказать, через абсолютно прозрачное стекло. Человеку, а тем более человеку творческому, с амбициями и претензиями, зачастую – с апломбом, кажется, что любые мысли в его голове – самые уникальные и правильные.
Я более 10 лет посещаю литературную студию и повидал кучу вариантов. Как правило, большинство авторов не сомневаются в высоком качестве ими написанного. Был однажды молодой человек со стихами, посматривал, бедолага, на всех свысока. Когда ему стали советовать поработать со стихами, что-то поменять, что-то вычеркнуть, он сказал, что в его голову приходят божественные мысли и что в его стихотворениях каждое слово расставлено самим Богом. (Больше на студии парнишку и не видели.) Пушкин Александр Сергеевич, как мы знаем такой высокой чести не удостоился и чего-то там в черновиках всё время правил. А Лев Николаевич Толстой так вообще (как утверждают исследователи его творчества) свой собственный дворик, предстающий за окном, описывал около 200 раз (!). Смею предположить, что они каким-то образом анализировали написанное, находили недостатки, несоответствия и пр. И совсем необязательно, что стилистического свойства. Наверно, оценивали и сюжет, характеры, фабулу; смотрели - что «работает», что – «не работает». Автор, опять таки повторюсь, имеет полное право отказаться от подгонки произведения под правила художественного воздействия – они не являются прокрустовым ложем, но он должен чётко должен представлять себе основной ряд художественных приёмов, принципы построения произведения и т.д. (Что интересно, слово «кульминация» и значение я впервые услышал в музыкальной школе, причём, классе во втором. Но что касается литературного обучения, я не заметил, чтобы его жаловали - ИМХО). А в случае какой-то уникальной собственной дороги - осознавать по каким целинным территориям он пустился, и что у него есть взамен сознательно утраченного (с точки зрения общепринятой гармонии). Насчёт гениев сказать нечего – гении идут путём своим, может интуитивным, подсознательным; и смешно замахиваться на советы гению. Но современная проза сейчас, увы, не на взлёте (и это не только моё мнение). Обычному писателю желательно видеть, какую смысловую или нравственную задачу выполняет художественное произведение, на какие составные части оно раскладывается. Он должен осмыслить исходные данные для (синтеза) произведения и уметь пройти обратный путь – т.е. проверить в какие слагаемые уходит корнями цельное произведение. Какая конструкция заложена в качестве несущей, а какая в качестве декорации и т.д. Видеть общее и видеть частности, видеть большое и малое. И не прятаться от всего этого труда. Достаточно общался с писателями, которые не желают вникать, например, в мотивацию героев, её обоснованность. От меня с таким вопросом пытались отбиться, как от назойливой мухи – что ты лезешь с вопросами, раз это пришло в МОЮ голову, значит, так тому и быть! В итоге не литература создаётся, а строчатся школьные сочинения всевозможного объёма. В итоге вопросы физиологии перекрывают характер героя. И это так думают литераторы! – властители тонких сфер и закоулков души. Между прочим, даже среди истинных любителей бокса (и не только бокса) физика (выносливость и сила удара) спортсмена захватывает куда меньше, чем стойкость его характера, бесстрашие, тактический ум. Даже – чувство юмора. И это в жёсткой брутальной среде. P.S. С лёгкой руки В. Плотникова я назван здесь теоретиком, а с лёгкой руки юриста из Брянска Ольги Тарасовой назван средненьким автором – против чего, в принципе, я бунтовать не собираюсь. Поэтому все свои мысли про «Теорию литературы» выкладываю без претензий на значимость. И без претензий, что в своей жизни наваял литературные шедевры. Я только категорически против замечания всё той же Оли из Брянска, что я исхожу завистью к настоящему писателю. Завистью не исхожу, напротив, я всегда за то, чтобы настоящих русских писателей было как можно больше. И писали они как можно лучше. Для чего и как-то делюсь знаниями. |
| Олег Тарасов | 28.08.17 10:50 |
| Прекрасный рассказ Юрия Олеши! Именно, тематический, для понимания объема текста, образности, контрастности, ассоциативности…
Я бы ещё добавил - для понимания авторской задачи. Поскольку главным героем в рассказе нарисована не личность самого Пономарёва, а его внутренний мир, претерпевающий катастрофические изменения. И этот внутренний мир автор не пустил в тематический распыл, а выбрал одну, но очень яркую и удачную идею - вход в сознание человека вещей и - вынужденный уход. Физиология немощи высказана всего тремя словами - но какими! "Он получил подсов." И естественно, в рассказе торжествует идея жизни, преемственности бытия. Это вот классика. |
| Сафронова Яна | 28.08.17 10:22 |
| Большое спасибо за комментарии и тёплые слова в мой адрес! Особенно -
Владимиру, Игорю Смирнову, Петру Бойченко. Григорию Блехману: Григорий Исаакович, спасибо Вам за добрые пожелания. Ваши размышления относительно особенного вида гармонии - дисгармонии, кажутся мне очень интересными и важными, действительно, достойными отдельного разговора. Относительно ситуации с использованием в произведении имени поэта Александра Люкина, о которой рассказал нам Николай Денисов - я присоединюсь к позиции Игоря Смирнова и Николая Денисова. Возражать не стану. Однако что касается художественно сильного по моему мнению текста, то отдельную благодарность хотелось бы выразить Владимиру Плотникову за его внимание к исходному материалу, за интересные наблюдения и подробные комментарии. Владимиру Королёву: Мой мастер очень точно когда-то назвал меня "москвичка из Смоленска", потому что в Смоленске я имела удовольствие жить всего лишь до шести лет, затем переехала в Москву, а потому школу заканчивала московскую - 587. |
| Владимир Плотников | 28.08.17 10:09 |
| Без комментариев. Только тематическая ЦИТАТА для понимания объема текста, образности, контрастности, ассоциативности…
Вот писатель-мужчина - о смерти (беру отрывки из небольшого рассказа, касающиеся именно умирающего героя): «…В комнате, по соседству с кухней, лежал тяжело больной Пономарев. Он лежал в комнате один, горела свеча, флакон с лекарством стоял над головой, от флакона тянулся рецепт, Когда приходили к Пономареву знакомые, он говорил: - Поздравьте меня, я умираю. К вечеру у него начинался бред. Флакон смотрел на него. Рецепт тянулся, как шлейф. Флакон был бракосочетающейся герцогиней, Флакон назывался "тезоименитство". Вольной бредил. Он хотел писать трактат. Он разговаривал с одеялом. - Ну, как тебе не стыдно ?.. - шептал он. Одеяло сидело рядом, ложилось рядом, уходило, сообщало новости. Больного окружали немногие вещи: лекарство, ложка, свет, обои. Остальные вещи ушли. Когда он понял, что тяжело заболел и умирает, то понял он так же, как велик и разнообразен мир вещей, и как мало их осталось в его власти. С каждым днем количество вещей уменьшалось. Такая близкая вещь, как железнодорожный билет, уже стала для него невозвратимо далекой. Сперва количество вещей уменьшалось по периферии, далеко от него, - затем уменьшение стало приближаться все скорее к центру, к нему, к сердцу - во двор, в дом, в коридор, в комнату. Сперва исчезновение вещей не вызывало в больном тоски. Исчезли страны, Америка, возможность быть красивым или богатым, семья (он был холост)... К исчезновению этих вещей болезнь не имела никакого отношения: они ускользали по мере того, как он старел,- а настоящая боль пришла тогда, когда ему стало ясно, что и те вещи, которые постоянно двигались вровень с ним, также начинают удаляться от него. Так, в один день покинули его: улица, служба, почта, лошади. И тут стремительно пошло исчезновение рядом, под боком: уже ускользнул из власти его коридор, - и в самой комнате, на глазах у него прекратилось значение пальто, дверной задвижки, башмаков. Он знал: смерть по дороге к нему уничтожает вещи. Из всего огромного и праздного их количества смерть оставила ему только несколько, и это были те вещи, которых он никогда бы, если бы это было в его власти, не допустил в свое хозяйство. Он получил подсов. Он получил страшные посещения и взгляды знакомых. Он понял, что не в силах защищаться против вторжения этих непрошенных и ненужных, как ему всегда казалось, вещей. Но теперь они были единственны и непреложны. Он потерял право выбирать вещи… …Голый резиновый мальчик ходил по дому, по коридору, где стоял велосипед (Велосипед педалью был прислонен к стене. На обоях педаль провела царапину. На этой царапине как бы и держался велосипед у стены). Маленький мальчик приходил к Пономареву. Голова малыша маячила над бортом кровати. У больного виски были бледные, как у слепого. Мальчик подходил вплотную к голове и рассматривал. Он думал, что в мире всегда было и бывает так: бородатый человек лежит в комнате на кровати. Мальчик только вступил в познавание вещей. Он не умел еще различать разницу во времени их существования. Он повернулся и стал ходить по комнате. Он видел паркетные плитки, пыль под плинтусом, трещины на штукатурке. Вокруг него слагались и распределялись линии, жили тела. Получался вдруг световой фокус, - мальчик спешил к нему, но едва успевал сделать шаг, как перемена расстояния уничтожала фокус, - и мальчик оглядывался, смотрел вверх и вниз, смотрел за печку, искал - и растерянно разводил руками, не находя. Каждая секунда создавала ему новую вещь. Удивителен был паук. Паук улетел при одной мысли мальчика потрогать паука рукой. Уходящие вещи оставляли умирающему только свои имена. В мире было яблоко. Оно блистало в листве, легонько вращалось, схватывало и поворачивало с собой куски дня, голубизну сада, переплет окна. Закон притяжения поджидал его под деревом, на черной земле, на кочках. Бисерные муравьи бегали среди кочек, В саду сидел Ньютон. В яблоке таилось множество причин, могущих вызвать еще большее множество следствий. Но ни одна из этих причин не предназначалась для Пономарева. Яблоко стало для него абстракцией. И то, что плоть вещи исчезала от него, а абстракция оставалась - было для него мучительно. - Я думал, что мира внешнего не существует, - размышлял он, - я думал, что глаз мой и слух управляют вещами, я думал, что мир перестанет существовать, когда перестану существовать я. Но вот... я вижу, как все отворачивается от еще живого меня. Ведь я еще существую! Почему же вещи не существуют? Я думал, что мозг мой дал им форму, тяжесть и цвет, - но вот они ушли от меня, и только имена их - бесполезные имена, потерявшие хозяев - роятся в моем мозгу. А что мне с этих имен? С тоской смотрел Пономарев на ребенка. Тот ходил. Вещи неслись ему навстречу. Он улыбался им, не зная ни одного имени. Он уходил, и пышный шлейф вещей бился за ним. - Слушай, - позвал ребенка больной, - слушай... Ты. знаешь, когда я умру, ничего не останется, Ни двора, ни дерева, ни папы, ни мамы. Я заберу с собой все. На кухню проникла крыса. Пономарев слушал; крыса хозяйничает, стучит тарелками, открывает кран, шуршит в ведре. "Эге, она судомойка", - подумал Пономарев. Тут же в голову пришла ему беспокойная мысль, что крыса может иметь собственное имя, неизвестное людям. Он начал придумывать такое имя. Он был в бреду. По мере того как он придумывал, его охватывал все сильнее и сильнее страх. Он понимал, что во что бы то ни стало надо остановиться и не думать о том, какое имя у крысы,- вместе с тем продолжал, зная, что в тот самый миг, когда придумается это единственное бессмысленное и страшное имя, - он умрет. - Лиомпа! - вдруг закричал он ужасным голосом. Дом спал. Было раннее утро - начало шестого. Не спал мальчик Александр. Дверь из кухни была открыта во двор. Солнце было еще где-то внизу. Умирающий шел по кухне, согнувшись в животе и вытянув руки с повиснувшими кистями. Он шел забирать вещи. Мальчик Александр бежал по двору. Модель летела впереди него. Это была последняя вещь, которую увидел Пономарев. Он не забрал ее. Она улетела. Днем в кухне появился голубой, с желтыми украшениями гроб. Резиновый мальчик смотрел из коридора, заложив за спину руки. Пришлось долго и всячески поворачивать гроб, чтобы пронести в дверь. Задели полку, кастрюлю, посыпалась штукатурка. Мальчик Александр влез на плиту и помог, поддерживая ящик снизу. Когда гроб проник, наконец, в коридор, сделавшись сразу черным, резиновый мальчик, шлепая сандалиями, побежал впереди. - Дедушка! Дедушками - закричал он, - тебе гроб принесли». Юрий Олеша «Лиомпа», 1928 год |
| Николай Денисов Кстово | 27.08.17 18:36 |
| Молодец Олег Тарасов 27.08.17 13:00 - хитро замаскировал оценку творчества Елены Крюковой под ответ Яне :) |
| Олег Тарасов | 27.08.17 13:00 |
| Вы большая умница, Яна!
Вы способны на взрослую глубинную работу и очень ясно высказываете мысль - это не каждому дано вообще, а уж в Вашем возрасте!.. Примите моё искреннее восхищение. Но при этом на Вашу рецензию и на сам рассказ Елены я выскажу собственную точку зрения. Что касается рецензии, то необходимо принять как данность - «Ильич» - это женский рассказ, и рецензия тоже написана с точки зрения женщины. С этих позиций вопросов у меня нет – концы с концами сходятся. Но на литературу нельзя взирать целиком с женской позиции. Почему? – вопрос долгих дебатов, и может, в развёрнутом виде здесь и не нужный. (Яна правильно делает, что не втягивается в комментарии, но возможно, что всё читает и делает выводы.) Но вкратце, что за различия? Прежде всего, оценка описательных вещей в женском восприятии часто равняется глаголу (именно которым призывал А.С. Пушкин жечь людские сердца). А действие персонажа (глагол), текущего по воле событий, женщина зачастую равняет с волевым действием персонажа – что совсем не одно и то же – характер героя прописывается последним. Например, если идти по этому пути, то Бальзаминов («Жени́тьба Бальзами́нова» Островского или другое название — «За чем пойдёшь, то и найдёшь») упражняющийся более в умственном воображении, чем в действиях, предстанет энергичным малым. Я прочитал у Яны вступление «Ильич» - это тринадцатистраничный текст, в котором фабульно обозначено только одно событие: пришло время смерти для Ильи Ильича.» И прекрасно написанное понял – именно фабульно обозначено, и одно событие. Это соответствует действительности. Однако для данной задачи – рассказ про героя, медленно уходящего на тот свет - 13 страниц считаю излишними. Ибо не существует предыстории, которая опишет читателю этого человека (его рваные мысли о прошлом – это несколько другой ракурс). Нам неоткуда возродить чувство сопереживания герою – у нас появляется только элементарная жалость. Мы свидетели немощного, угасающего состояния, которое может проживать (да и с большой вероятностью проживает) любой человек на Земле. Мы читаем про вспененные мысли Ильича и вникаем в его физиологические подробности, которые идут своим ходом и не имеют никакого отношения к внутренней наполненности героя или осознанным действиям. (Часть физиологических процессов в человеке идёт вообще без участия его сознания – например, пищеварение.) Увядающая физиология может вполне сойти для завершающей сцены, когда мы узнали героя-персонажа (хотя бы несколькими впечатляющими штрихами – как у Шукшина в к/ф «Живет такой парень»), сроднились с ним и теперь вынуждены прощаться. И то, как правило, такого непропорционально пристального внимания ей (физиологии) никто не уделяет. Нужны поступки героя, раскрывающие его суть. Что, например, Ильич случайно надкусил стакан – его это никак не характеризует, этот эпизод скорее к портрету медсестры относится. И здесь автор сама поставила себе такую задачу – герой у неё в полукоме, и количество средств прорисовки настоящего Ильича резко сократились. Да, мелькает мысль героя «Не видеть, но жить. Все равно счастье.» Но это желание жить не подкрепляется ни единым волевым действием персонажа. Исполнение самых необходимых бытовых потребностей имеет под собой толику воли, но не для художественного образа. Обычно человек в тяжёлой ситуации делает себе «якорь за жизнь» из какого-то специально избранного действия. Ильич, например, мог мыть в день одну чашку – и полагать ЭТО проживанием. Тогда бы уже рисовался характер. (простите за подробности, у меня мать в возрасте 90 лет уже год лежит со сломанным бедром, но она как может делает ежедневно упражнения) И потом, череда сплошь угнетающих событий, картин – это надо уметь и правдиво нарисовать, а не собрать 33 несчастья в кучу. Тут и отключения отопления в холод, тут и непонятный обогреватель (нормальный стоит 2000 р.), от которого прогорают трусы, нищая бетонная кубатура. Потом больничные напасти с таким же акцентом, кроме что доктора-женщины. Штопанье носков! (???!!) Это при Ельцине участники ВОВ так и умирали с голоду и при штопанных носках. Но поскольку Людочка уже в рваных джинсах – это фишка последнего времени (лет 5-7), то сейчас ну нет нужды ОДИНОКОМУ пенсионеру (Участнику ВОВ) с пенсией 20-25 тысяч рублей трястись над носками в 30 рублей. Ему трёх пар на год хватит и больше. Зачем разводить ненужное сиротство да ещё с таким перекосом, от которого у читателя только лишь недоумение возникнуть может? Кстати, соседка Людочка выписана более выпукло и более жизненно, хотя текста ей посвящено куда меньше. С уважением, Олег Тарасов. |
| Владимир Королёв ( Смоленск ) | 26.08.17 13:10 |
| Родиться в Смоленске, на Смоленщине - это очень многое в жизни значит....Может быть, самое главное, то, что определит потом твою литературную судьбу! А какую школу, Яна, Вы закончили? |
| Петр Бойченко | 25.08.17 21:29 |
| Как литературный критик Яна не ограничивается приемами презентации художественного текста. Она ставит свою более высокую планку перед текущей литературой. И потому чтение её статьи - занятие для всех, и особенно для молодых литераторов, занятие самое полезное. |
| Владимир | 25.08.17 13:30 |
| Герр Большаков! а Вам от автора нужна справка по пятому пункту? или одно из двух? |
| Большаков | 25.08.17 11:43 |
| Познавательно... однако что за тяготение к Танатосу,, что за Алина Витухновская на росписателе! Что это за литературоведческие таинстства такие - "забурилась бы в самые глубокие места умирающей души..." Да и Крюковой, горячо пригретой с мужем во всякого рода международных проектах, стоит ли так забористо восхищаться на сайте, который лучшие свои ресурсы должен направлять к событиям гражданского звучания! Обувшийся в патриотические лапти сионоглобализм и околовластное шабесгойство скоро и последнее заберет у русского человека, а мы здесь похоронную лирику разводим!!! |
| Владимир | 24.08.17 20:38 |
| Чуть ляпнулся:
"Два реальных «гос. Ильича» доныне будоражат своими смертями-посмертиями единое сознание раздвоенной реальности и раздробленной на молекулы субстанции, когда-то победившей фашизм, но больше к более внимавшей долгому отчеству – «Виссарионович»". Грамотней: "Два реальных «гос. Ильича» доныне будоражат своими смертями-посмертиями единое сознание раздвоенной реальности и раздробленной на молекулы субстанции, когда-то победившей фашизм, но больше внимавшей к более долгому отчеству – «Виссарионович». |
| Владимир Плотников | 24.08.17 20:32 |
| Теперь очевидно: появился очень интересный автор, что поднаторел (плохое слово) не только в теории (теорию Яна использует для точности анализа), но, главное, делится свежими наблюдениями с пластичными, не всегда предсказуемыми выводами.
По крайней мере, именно эта краткая рецензия побудила меня уже на работе скачать и прочитать «Ильича». Навскидку сопоставлять читку с критикой сложно, ограничусь тем, что проняло. Не стану обсуждать или спорить, ибо заслуга рецензента уже в том, что побудила ознакомиться с «Ильичом». Смерть – самое непостижимое и, парадокс, отталкивающе…притягивающее, долгожданное и предельно… отодвигаемое из всего, что есть и может быть (если отчётно; а безотчётно – просто блеф или безумие). Заглянуть Смерти в лицо (за грань – уже не литература, а эзотерика) – смелость (важнее второе условие – дар). Тем более, когда героя зовут Илья Ильич. Два русских гения «Ильичей» свели на тот свет разно. Два реальных «гос. Ильича» доныне будоражат своими смертями-посмертиями единое сознание раздвоенной реальности и раздробленной на молекулы субстанции, когда-то победившей фашизм, но больше к более внимавшей долгому отчеству – «Виссарионович». Однако не тема. Итак, смысл в чем? Что всех скрепляет холодной сваркой Смерть. Да так, что магия имен/отчеств, даже отступая перед умирающим героем, маячит на редкость упорно перед внимающим чтецом. У Елены Крюковой я разглядел, минимум, два контрастно резанувших момента. Первое: взгляд на Смерть вообще, но что любопытней – сквозь фокус… женщины. Все-таки при разности половой психологии мужчины и женщины имеют отличное зрение и, вообще, восприятие. От глаз до ушей. Не зря шутят: «сильный пол видит тоннельно, слабый – панорамно». Извините, но портретная подача толстого, круглого как шар мужика – палатного союзника и кормильца Ильича – носит печать чисто женской руки. Это не в укор! Исключительно образное (слои вод, ощущения - рыбы, мысли – мальки, распад желудка, дыра на месте сердца) – то есть вверх-и-всюду-панорамное (изнутри и снаружи) видение Смерти Ильиче подано на высшей эмоциональной ноте. И тут, согласитесь, скорее, женское про-видение умирания. И оно же, однако, завораживает «сильного» читателя. Более того, гипнотически убеждает: это столь страшно потому, что красиво. А красиво – потому, как Художественно настолько, что страх оборачивается завораживающей, убеждающей красотой - в отличие от мольного трюизма «красота – страшная сила». Образы белёной домашней кубатуры и больничной клетки взаимно сливаются и обоюдно дополняются, преломляясь и материализуясь… в нечто типа чистилища. Чистилище… Чист… ИЛИЩ… ИЛЬИЧ. Ильич… Неверующий… Вот провокация: Илья – «крепость Господня, верующий», а Илья Ильич – вдвойне. Но «совок» Илюшка этого не знает, он просто, когда надо - Родину защищает… Так что неверующий Илья Ильич тут вряд ли возмутится. Для умирающего, минимум, 90-летнего фронтовика важно (и не важно, просто – позднейший факт) то, что он-таки постигает главное: «Чего ради существует и Куда движется, даже стремится Жизнь, вовсе туда не спеша». И вот уже весь смертный ужас тонет в последнем вдохе (Смерть) без выдоха (Жизнь). Этот рассказ – полуторавековой задержки женский ответ автору «Смерти Ивана Ильича», который по-Львиному отважился сделать многословный роман о жизни, войне, любви и смерти женщины - XIX. Она, Елена, ответила романически многообразной эссенцией о жизни, войне, незаметной («дундуковской») любви и смерти мужчины - XXI. Что до Людочки, для меня (при всём ее «приворовывании») – абсолютно положительный персонаж нашего, увы, не романтического, не тургеневского века. Суп из сохлой куриной лапки, что позволяет она себе, ухаживая за Ильичом, – не та «окрошка», в которую рубят своих беспомощных, обездвиженных соседей (даже близких и родных) более продвинутые и предприимчивые наши земляки. Читайте, да обрящете… и оцените… |
| Игорь Смирнов | 23.08.17 23:07 |
| Жаль, что не опубликован в качестве приложения к статье сам рассказ Крюковой. Но даже если, как у Достоевского, мы не те, кто мы есть, а те, кем хотим быть, для меня статья юной Яны - значительное событие. Не расстроюсь, если она написала не о рассказе Крюковой, а создала нам образ достойного нашего внимания современного русского рассказа... С уважением отношусь к возмущению Николая Денисова. Но Лермонтов фамилию Печерин тоже не придумал, поскольку, если я не ошибаюсь, была она тогда на слуху. Да и герой Крюковой, как я понимаю, не поэт. Хотя, в любом случае, тут я на стороне Денисова. |
| Николай Денисов Кстово | 23.08.17 13:33 |
| -К сожалению, Елена Крюкова сделала то, что не красит поэта и писателят:
"Алла Приц, Кстово: Поэт Александр Люкин и персонаж Елены Крюковой Сашка Люкин В Нижегородской Центральной городской библиотеке им. В.И.Ленина 22 декабря 2016 года прошла презентация книги Елены Крюковой "Солдат и царь". Автор перечисляла имена героев своей книги, и вдруг - как выстрел посреди тишины - слышу: "…Сашка Люкин". Автор тут же поясняет, что это, конечно, не поэт Александр Люкин, просто совпадение, просто ей понравилась звукопись, звучание этого имени, и только потому такое имя у её героя, который "весь такой острый, такой осколочный… ему ничего не стоит выстрелить"… Спрашиваю у Елены Крюковой, положительный ли её герой по имени Сашка Люкин. Но… не получаю однозначного ответа… Немного смущенно - мне показалось, что смущенно - Елена стала говорить, что писала его с любовью, мол, даже такого-то еще одного ее героя (имя мне не запомнилось - А.П.) писала с любовью. А мне захотелось заплакать. Потому что имя Александра Люкина, убитого в 1968 году при невыясненных до конца обстоятельствах, имя великого русского поэта - я в полной уверенности называю Александра Люкина великим русским поэтом - его имя теперь будет ассоциироваться с каким-то осколочным Сашкой Люкиным из романа Елены Крюковой. Мне скажут: да и Бог бы с ним, с именем, мало ли Сашек Люкиных жило и живет на белом свете! Может быть, и так, но… если бы Елена Крюкова не объясняла неловко про понравившуюся ей "звукопись", и не являлась бы землячкой поэта, и сама бы не была частью нижегородской поэтической семьи… возможно бы, тогда это "совпадение" не задело бы так больно… СТИХИ Александра Ивановича Люкина так точно и очень тонко рисуют русского человека:" http://www.denisovn.narod.ru/lukin.html Сашка Люкин у Крюковой - мерзавец. участвовавший в убийстве царской семьи. Зачем ей понадобилось втаптываать в грязь горьковского поэта, современника и равного Николаю Рубцову? |
| Владимир | 23.08.17 12:42 |
| Яна! Вы очень точно - интуитивно по самопризнанию! - уловили главное в литературе - силу! Нравственную силу содержания. Важна, разумеется, форма, взыскующая гармонии. Впрочем, об этом диалектическом перетекании немало копий сломано. Главное, у Вас есть внутреннее чувство правды и нелегкая дорога впереди. Удачи Вам!
ЗЫ: а родилась Елена Крюкова в Куйбышеве. Впрочем, это просто такие повороты истории))) |
| Григорий Блехман | 22.08.17 21:37 |
| Увлекшись разговором о гармонии, упустил поклониться Елене Крюковой, с которой имею удовольствие быть, хоть и заочно, но довольно давно знакомым,т.к. публикуемся в ряде одних и тех же журналов и иногда общаемся в переписке..
Леночка, Вы знаете, что изначально высоко ценю Ваш литературный дар, и мне очень приятно в очередной раз видеть его отмеченным, да ещё так талантливо, как это сделали Яна в статье и Екатерина Пионт в комментарии. |
| Екатерина Пионт | 22.08.17 20:58 |
|
"Мир всегда одинаков и стоит , отвернувшись от нас..." Но как отрадно, что в этом мире, молодые, талантливые, Елена Крюкова, а следом и Яна Сафронова - повернулись, сострадая... И если героя Толстого, Ивана Ильича, последние его дни отравляла ложь окружающих, лицемерие, а перед самой смертью его озарило, что смерти не будет, то Илья Ильич, прошедший войну, уже слепой, одинокий, никому не нужный, цепляется до конца за жизнь. Думаю, сам Лев Николаевич перечитал бы повесть не раз. Такова сила этого произведения, о которой пишет Яна. Елена и Яна, я восхищена вами! |
| Григорий Блехман | 22.08.17 18:34 |
| Очень интересные и важные, на мой взгляд, размышления Яны Сафроновой, рождённые в результате разговоров"с молодыми бойкими критиками".
И если продолжить эти размышления, можно выйти на разговор о том, что не только в любом литературном жанре, но и любом виде искусства, прежде всего важна гармония мысли. Если она у автора есть, и он сумел облечь её в форму, которая наиболее точно и эффективно эту гармонию выразит, этот автор - Художник. Если нет - ремесленник, даже, порой, очень высокой квалификации. Нередко, эти различия может определить лишь время, т.к. "большое видится на расстоянии". Есть ещё одна интересная форма гармонии в искусстве, называемая гармонией дисгармонии. Ярчайшие тому примеры:в живописи "Герника" Пикассо, а в литературе "Нате" Маяковского... Можно ещё немало продлить такие примеры.. И вот здесь уже только время определило, что в подобного рода кажущейся дисгармонии, есть чёткая гармония, рождённая гармонией мысли выдающихся художников. Но это, конечно, предмет отдельного разговора. А Вам, Яна, я благодарен за то, что гармония Вашей мысли привела меня к такому продолжению разговора. У меня есть ощущение, что, если Вы и дальше будете избегать мыслительных штампов, но свято чтить классику, то можете стать заметной фигурой в современной литературе. Во всяком случае, Вам этого желаю, и буду рад в Вас не ошибиться. |