ЛУННОЙ НОЧЬЮ
Я вспоминаю...
Может быть,
Я трачу времечко впустую,
Но ту историю простую
Я, как стихи, боюсь забыть:
Стихи, что снятся мимолётом,
И остаётся только – встать
И занести стихи в тетрадь.
Но – так устал, и так измотан,
И спишь, внушив себе опять,
Мол, всё запишешь после, утром.
А утром – не находишь слов:
Они растаяли, как будто
Их вовсе не было.
И вновь
Себя коришь, себя бранишь...
Но пронесётся суток трое –
Ещё бессовестней проспишь
Стихотворение другое.
И думать будешь:
«Не устал,
А просто – просто старым стал,
И пламень превратился в тленье,
И лучшее стихотворенье –
Своё –
Ты всё-таки проспал»…
Я вспоминаю...
Может быть,
Я трачу времечко впустую,
Но ту историю простую
Боюсь забыть.
Она уже цвела!
А мне –
Мне было года на два меньше.
Влюблялся я в красивых женщин,
Но целовал их лишь во сне.
Она цвела! И местный люд
Стал поговаривать в глаза уж:
«Пора, красавица, и замуж»,
Она смеялась: «Не берут!».
А набивались в женихи
К ней многие.
И я стал тайно
Слагать корявые стихи
Её красе необычайной.
И вот однажды –
По весне –
Мы встретились,
И нас, несмелых,
Осыпал тихий тёплый снег –
Снег наших яблонь скороспелых.
И был я, словно во хмелю:
Она губами губ касалась,
Чтоб не шептал я ей: «Люблю!»,
Чтоб верил ей: «Всё показалось!».
«Всё – показалось! Все – во сне!..»
Я верил ей.
И нас, несмелых,
Всё осыпал тот тёплый снег –
Снег наших яблонь скороспелых.
Я верил ей.
Я был смешной.
И долго –
До восхода Солнца –
Смеялся месяц надо мной...
Над кем же он теперь смеётся?
ПРО ИВАНА
Он ездил на ярмарку не торговать,
А ездил он, парень не шаткий,
Людей посмотреть да себя показать,
Да спеть и сыграть на двухрядке.
Бывало: растянет Ванюшка гармонь,
Да с песней пройдёт по дорожке, –
Светлело вокруг! – Добродушный огонь
Жил в старенькой русской гармошке.
Петь новые песни был Ваня горазд,
Но крикнут: «А ну-ка! Врежь – нашу!» –
И – врежет! И – вжарит! И жару поддаст!
Аж за морем «Барыню» пляшут.
«Продай! – приставали, – музыку свою».
А Ванька – им дулю: «Любуйтесь! –
Гармошечка – деда, а дед мой – в раю,
Идите вы … в рай, поторгуйтесь!»…
- Иван! – Не обидь! – Выпей с нами, Иван!…
Не раз приходилось мне видеть:
Как пил наш Иван за стаканом стакан,
Чтоб только людей не обидеть.
И падал Ванёк, обнимая гармонь,
И клали Ивана на дроги:
Хозяин – в дымину, но трезв его конь,
И к дому он знал все дороги…
Иван отоспится и снова спешит
Наделать весёлого шуму:
- Эй! Кто рассопатился?! Кто тут дрожит?! –
Держи, брат, и шапку, и шубу!
«Цыганочку с выходом» так заиграл! –
Что бросились в пляс даже старцы;
И вжарил Ванюшка! И жару поддал! –
Устроил и за морем танцы.
И вновь: – «Не обидь! Выпей с нами, Иван!»
И снова пришлось мне увидеть,
Как поднял Иван маленковский стакан,
Чтоб только людей не обидеть.
Он пил, заливая глаза, а вокруг
Гундосили с жаром о старом:
- Друг! Ваня! Продай нам гармошечку, друг!
- Раз – друг! – Забирайте задаром!
Что дальше? А дальше – как ахнул мороз!
Промёрз наш Иван не на шутку,
И долго у спиленных русских берёз
Плясал под заморскую дудку.
И, горько оплакав родную гармонь,
Взъерошил в повозке солому,
Прилёг и, угревшись, заснул. Ну а конь
Поплёлся прямёхонько к дому…
Кричу я Ивану: «Не будь дураком!
Не спи, брат! Иль станешь колчушкой!»…
Кричу, – но не громко, и – задним числом:
Не слышит меня брат Ванюшка.
ПИСТОЛЕТ
Был месяц, как оскал опасной бритвы...
А я не знаю ни одной молитвы.
«Ты монархист? А может, коммунист?»—
Допытывался ветер-анархист.
Но — и не белый и не красный — я
Удачно перешёл границу дня.
И в тёмном месте, как договорились,
Мы поменялись свёртками — и скрылись...
Любя и ненавидя белый свет,
Купил и я на случай пистолет.
Держу его в своей руке безбожной –
Он маленький, но дьявольски надёжный.
Припрятал, но — не терпится — достал,
Вдруг слышу: «Брат, ты тоже без креста.
Рассказывай, зачем меня купил?
Наверно, кто-то жутко насолил.
Я из металла, порохом я пахну,
И мне убить — разок прицельно ахнуть.
Я не любил людей и не люблю,
Приказывай, хозяин, я — убью...».
Я вдалбливаю, что врага не нажил,
А он мне: «Слушать неохота даже.
И кто тебе так вывихнул мозги?
Ты что, ослеп? — Кругом одни враги.
Ты присмотрись к друзьям. Ну что, узнал?
Ты видишь? — За улыбкою — оскал.
У каждого за пазухой булыжник...
Порой себе враги мы, чертов книжник.
Я убивал, я банки брал, я мстил,—
Зачем же ты меня, дружбан, купил?».
Я закипаю, начинаю злиться:
«Зачем, зачем? — забыл тебя спроситься.
Купил не потому, что слишком крут,
Купил, чтоб защитил, коль нападут.
До времени не разевай свой рот»...
«Нет, ты, хозяин, полный идиот.—
Я не могу без дела, я — трудяга,
Пойдем, хоть кассу грабанём сельмага.
Ну что мне тут вылёживать-лежать?..
При случае могу осечку дать.
Лежать средь тряпок — это не работа.
Мне нравится работа пулемёта,—
Не то, что у меня: пиф-паф, пиф-паф»...
Я разозлился, кинул его в шкаф.
Но и оттуда он кричит мне: «Брат!
За что же я посажен в каземат?
Раз ты такой — пойдём хоть на охоту.—
Я требую, я требую работу»...
Опять я перешёл границу дня —
И схоронил «работника» у пня.
Но он вдогонку — из сырой земли –
Мне заорал: «Возьми меня, возьми!
Иль гроб тебе уютней, чем тюрьма?..».
О, Господи, да он сведёт с ума
Убийственной своей железной правдой.
Отрыл... На наковальню — и кувалдой!
ЧЕРТИ
Ночь.
Луна бледнее смерти.
Жмёт мороз сильней, чем власть...
Заявились ко мне черти:
Сквозь окно и стены – шасть!
Грех мой, видимо, подслушав -
Вызнав, что не верю в рай,
Ткнул главарь мне когтем в душу
И сказал:
«Её продай...».
- Как зашли?
- Да очень просто.
- Я не звал...
- Уйдём, изволь,
Но не частые мы гости –
Угостил бы чаем, что ль.
И зверинец с визгом-шумом
Полетел к столу, а Сам
Бес гнусавил:
- Тут и там –
За тобою по пятам –
Ты давал мне повод думать,
Что ударим по рукам... –
От страданий застрахую,
От мучительной любви,
Припишу и пририсую
Годы лишние –
Живи!
Мощь вольётся в грудь, в коленки,
Взгляд освоит колдовство,
Научу, как делать деньги
Из песка, из ничего... –
Цену дал я дорогую,
Назови теперь свою...
Я, страшась себя, торгуюсь,
Я себя не узнаю –
Вынимаю.
П-о-д-а-ю.
Вдруг рассвет хмельной и красный
Распахнул ворота дня!
Помрачением опасный
Сон исчез, кричу:
- Напрасный
Труд твой, дьявол, –
Несогласный!
Не согласный! Не согласный!
Нет! – С тобой мы не родня!..
Растворились мигом черти,
Но, как бур, я пру и пру:
- Буду жить до самой смерти,
Раньше смерти не умру!..
Но, как будто из-под спуда,
Вновь взвизжали голоса:
- Есть другие адреса,
Где не властны небеса...
- Мы ушли.
Но знай, что всюду
Мы оставили глаза!..
1991 г. |
ЧИТАЯ О ПУШКИНЕ
Давно мечтал:
Вот так – закрыться
И, добровольный арестант,
Вновь зачитаться,
Вновь гордиться
Тем, что у нас – не заграницей
Родился Пушкин Александр.
О вы, начальные страницы,
Как вы воздушны, как хмельны,
Ведь обе русские столицы
Певцом «Людмилы» пленены.
Потом – бранили за «Полтаву»,
Была за "Пленника" хула,
Но всё равно – нашёл он славу,
Верней – она его нашла.
Читая, вижу:
Круг весёлый
Его друзей.
И наш поэт
Повсюду с палкою тяжёлой.
Зато ему с тех давних лет
Казался лёгким пистолет.
Озорничал! – Но был ведь повод:
«Блажен, кто смолоду был молод!» –
Свои беззлобные грехи
Он перековывал в стихи.
Но – африканца русский правнук,
Пример показывая нам,
И наказуемую правду
Спокойно мог сказать царям.
Он и на царскую немилость
Смотрел с парнасской высоты
И пел: «Передо мной явилась...
Как гений чистой красоты».
Поэт подвержен женским чарам,
Но как я счастлив здесь – вдали,
Что, поостывши, повстречал он
Свою богиню – Натали…
Читая, вижу:
Вот уж лица
Мелькают – сумрачны и злы
О вы, последние страницы,
Как вы свинцово тяжелы. –
Враги снуют – они при деле,
Они желают одного:
Ещё задолго до дуэли
Они прицелились в него.
Дуэль – и вновь мороз по коже,
Дуэль – и снова сердцу ныть.
Я книгу – в сторону!
О Боже!
Да разве, разве это может
Теперь хоть что-то изменить?
«Погиб поэт»…
Как часто это
Легко доказывала власть:
В большого русского поэта
Ужасно трудно не попасть.
Иль нас те пули не задели? –
Я в ночь шагнул.
Я, как в бреду,
Опять твержу про ту беду.
Я, будто с жуткой той дуэли,
Из века прошлого иду…
1999 г.
РУССКАЯ ГАРМОНЬ
Максимычу
Кто-то унаследовал
Денежные средства
И ему достался
Конь – железный конь!
Ну а я, везучий,
Получил в наследство
Жажду стихотворчества
И русскую гармонь.
Не какой-то сор там, –
А высшего сорта!
Все басы осипли,
Охрипли голоса,
И меха разорваны,
Да и вся потёрта,
Впрочем: приглядеться –
Далеко не вся.
Я и ныне гармонист
Вовсе не великий,
А тогда – тем более…
Но ждал-таки чудес:
Думал – у красавицы
С помощью музыки
К собственной персоне
Вызвать интерес.
Я отнёс гармошку
К Мастеру: искусник –
Никанорыч – быстро
Подладил все лады.
Только очень близко
От радости до грусти,
Только недалече
От счастья до беды.
Я дарил любимой
И стихи, и песни,
И сирень – охапками!
И моя гармонь
С каждым днём играла
Звонче и чудесней,
И друзья шутили:
"Ну-ка, сфилармонь!"
Но, как ни старался, –
Ничего не вышло:
Вышла – и отпела:
«Не тебя я жду!»
И цвела любимая! –
Словно в мае вишня!
Но цвела та вишенка
Не в моём саду.
И в чулан – в темницу –
Верную гармошку
Я отправил и закрыл
Двери на замок.
Потихоньку дальше жил,
Влюблялся понемножку
И забыть ту вишенку
Я почти что смог…
Пронеслись года и вот:
От осенней скуки,
Оттого, что был туман
Синий, – как сирень!
Обнял я гармошку
И о той разлуке,
И о новой встрече
Песни пел весь день…
Нет, мне жаловаться – грех:
Я сумел распеться,
Есть тот дом, где ждут меня,
Где люблю я всех,
И здоровье – ничего:
Лишь порою сердце
Не на месте у меня.
Но жаловаться – грех…
Понял окончательно:
Зря на жизнь я сетовал –
Надо жизнь поддерживать,
Как в древности – огонь:
Понял, что для этого
Я и унаследовал
Жажду стихотворчества
И русскую гармонь. |
|
