НЕВЕСТА АЗЕРА — Неужели вы и вправду считаете, что я — хачиковская подстилка?! И все меня должны презирать? — отчаянно спросила Света, обхватив тонкими ручками свой большой живот, словно желая защитить его от окружающего враждебного мира. — А то нет! — крикнула толстая, неопрятная Васильна, брюхатая пятым ребенком (и все пятеро — при полном отсутствии мужа!) — Которые с чурками черножопыми валандаются, те ихние подстилки и есть… — Хачики — это армяне, потому что «хач» по-армянски значит «крест», а твой Алик — азер, — не отрываясь от книжки отчетливо произнесла Ольга, дама лет тридцати в очках, чья кровать стояла у окна. Она лежала на сохранении второй месяц и перевидала многих и многих насельниц палаты…— И вовсе, кстати, у них жопы не черные, а белые, — захохотала хохлушка Снежана. Она торговала мужскими рубашками на Царицынском рынке, и в этом вопросе её мнению можно было доверять. Вот уже неделю состав больничной палаты не менялся. А так как особо заняться было нечем, будущие мамы много болтали, рассказывали о себе, о близких, давали друг другу советы, порицали и утешали… На отчаянный вопрос Светы откликнулись все, но ей важно было узнать мнение только одного человека: Виктории, чья койка стояла в углу. Виктория Свете нравилась, девушка тянулась к этой красивой, волевой женщине. Вика говорила мало, но всегда с умом, всегда в точку. Наконец высказалась и она: — Никто тебя осуждать не имеет права, Светик. В семнадцать лет не выбирают, в кого влюбиться, а просто врезаются до полного затмения ума — и всё. А ты, Васильна, прежде чем вякать, припомнила бы: от кого рожала? Сама рассказывала: «влюбилась в туркменца…», «влюбилась в яврея…» А других осуждаешь. Нехорошо это Васильна. Увы, дамы мои дорогие, бубновые и пиковые, процесс влюбленности контролировать нет возможности, иначе бы люди избежали многих трагедий. Вот бы учёным чем заняться!.. Похоже, что и тебе, Светик, не избежать… Но ты терпи. Любовь того стоит. — Вы просто не знаете Алика! Он хороший, добрый. Он такой ласковый, никогда мне грубого слова не сказал. Моей маме лекарства дорогие достает, отцу иномарку подарил, правда, старенькую, но очень даже ещё ничего, ездит…Из коридора в палату всунулась кудрявая голова санитарки: — Шевелись, Шевелёва, выдь на лестницу, твой явился! — Аличек пришёл! — подскочила Света. — Причешись хоть, шалава-шевелёва… — беззлобно проворчала ей вслед Васильна.Но девушки уж и след простыл. Алика застрелил киллер ровно через неделю, когда возлюбленный Светы, отец её будущего ребенка, возвращался домой в четыре часа ночи из казино. Рядом с ним в «майбахе» истекала кровью элитная проститутка, которую убийца тоже не пощадил: зачем ему свидетельница? Она умерла по дороге в больницу. Сообщая о происшедшем, эту «деталь» от Светы милосердно скрыли. Отец Алика, Сафар, был неплохим человеком: помогал устраиваться на хорошую работу бедным племянникам, приехавшим из Азербайджана, поддерживал деньгами тех родственников, кто сильно нуждался. Слава Аллаху, бизнес шёл неплохо: Сафар на пару с братом владел несколькими бензоколонками в Ярославской области. Огорчение приносили только сыновья. Младший, Вагиф, хотя и весьма удачно вписался в бизнес и был, можно сказать, правой рукой отца, отличался жестоким характером: в разборках с конкурентами до убийства пока не доходил, но калечил тяжело и с удовольствием. А старший, Алишат, «заболел» игрой, не вылезал из казино и клубов, долгов понаделал. Да ещё и русской девчонке вот голову заморочил… Девочка-то вроде ничего, хорошая. Но уж кто-кто, а Сафар точно знал, что сын на ней никогда не женился бы. Для Алика подрастала невеста в хорошей семье, брак с нею укрепил бы власть в городе двух влиятельнейших азербайджанских семей. А тут — какая-то бедная девчонка! Хотя неприязни Сафар к Светлане не испытывал. Она ему даже нравилась: не испорченная, славная. Не жадная. И Алика искренне любит. Из роддома Свету с сыном забирал Сафар. С цветами, как полагается. Привёз на такси к ней домой, к её родителям. Стараниями Сафара в углу Светиной комнатки стояла нарядная кроватка, высился запас памперсов, пеленок, детской одежды. Сафар присел, посмотрел на развёрнутого малыша, улыбнулся. — Крепкий парень! Молодец, Света, — он вздохнул, нехотя переходя к серьезному разговору. — Детка, я приезжать больше не смогу — некогда мне. Вот деньги для мальчика, не стесняйся, бери. Если что случится — обращайся, помогу. Звони. Береги сына. И себя тоже…Через месяц очередную часть денег для ребенка Свете привез Вагиф. С этого дня жизнь девушки превратилась в кошмар. То, что Света ему очень нравится, Вагиф давал ей понять ещё при жизни старшего брата. Девушку это страшно напрягало, она не знала, как себя вести — ведь она по-настоящему, глубоко и страстно, любила своего Алика... Двусмысленные намеки и прикосновения Вагифа повергали её в смятение. Теперь, когда брата не стало, парень открыто заявил: — Будешь жить со мной или убью.Он насиловал её, а Света боялась даже пикнуть: рядом спал малыш, а за тонкой стеной пили чай её родители. С тортом, который принес Вагиф. Света родителей жалела — пожилые люди, никогда не умевшие защитить даже себя, не могли ничем помочь и ей… Мама Светы всю жизнь проработала химиком-технологом на комбинате, а папа был шофером от рождения: любую машину мог собрать-разобрать с закрытыми глазами! Все свободное время проводил в гараже. Света пошла в него: в детстве её дразнили «ж… в бензине», «Светка-автомобилетка», а когда подросла — «ведьма на кардане». Но девочка не обижалась, ей так нравилось всё, что было связано с папой и с автомобилями! Она с удовольствием раскладывала на замасленной тряпке детали, запоминала, что куда прикручивается, затягивала, ослабляла, подгоняла… Водить Света научилась рано: отец вывозил её за город, давал гонять по лесным дорогам. Она гордилась своей отличной реакцией, а на хорошей дороге, развив скорость, чувствовала: она и машина — одно целое! Если и были моменты, когда Вагиф начинал разговаривать с ней более-менее нормальным голосом, а в его взгляде таяло презрение — это когда она садилась за руль. Он ненавидел в ней всё женское. Может за то, что Света так сильно любила его брата, и ненавидела его самого? А может, была для этого и более глубокая причина: психологическая травма, перенесенная в детстве, или какая-нибудь обида юности. Он уважал её, если так можно выразиться, за единственное мужское проявление характера — любовь к машинам и крутую профессиональную манеру вождения. Когда они направлялись куда-то вместе, за руль всегда садилась она. В эти минуты Вагиф бывал почти нежен с нею… Но стоило им выйти из машины, как для Светы кошмар возобновлялся. Вагиф оскорблял её, старался побольней унизить, упрекал бедностью, никчемностью. Горько сжималось сердце у молодой женщины, когда брат её возлюбленного злобно бросал: — Твой ублюдок незаконнорожденный никому не нужен, лучше бы он сдох ещё до рождения, когда ты валялась по больницам! Однако настоящим монстром он становился в постели… Сафар догадывался о том, каким непростым узлом завязались судьбы его детей и этой русской девушки. Догадывался и о том, что отношения с Вагифом, мягко говоря, не приносят Свете радости. Но молчал. В тот вечер Вагиф крепко выпил. Пить ему было нельзя совсем: даже от бутылки пива крышу сносило напрочь! Очухавшись, он с удивлением слушал рассказы о своих «подвигах»: то в тридцатиградусный мороз, голый по пояс, он гонялся за кем-то прямо у районного отделения милиции, то разбил игровые автоматы урной, которую притащил из парка в Сокольниках, то, угнав «маршрутку», отвёз людей куда-то за МКАД и там выкинул пассажиров в чисто поле… В этих приключениях испарялись бесследно дорогие платиновые часы, бумажники, битком набитые «зеленью», золотые зажигалки и портсигары, навороченные мобильники, кожаные куртки. Он просто швырял их куда попало: в кусты, на дорогу, в урну... После смерти брата Вагиф принял бизнес отца, бросил пить, чтобы не повредить делу и репутации семьи. Но в тот роковой вечер исполнился ровно год со смерти брата… Свету на поминки не пригласили. Вагиф позвонил ей около двенадцати ночи, приказал подъехать, забрать его из ресторана, где собирались родственники и друзья Алика, чтобы помянуть его. Света припарковала старенькую «хонду», подаренную Аликом, пискнув сигнализацией, пересела в машину Вагифа. Включила радио. Оттуда грянуло: Чёрный «бумер», чёрный «бумер» Под окном катается! Чёрный «бумер», чёрный «бумер» Девкам очень нравится! Наглые залихватские голоса наполнили салон. Вагиф рванул дверь с пассажирской стороны, повалился на сидение: — Гони!Машина плавно тронулась с места. Света молчала. Вагиф покосился на её руки, нехорошо улыбнулся: — Девкам «бумер» нравится, а? Харр-рошая песня! А хочешь, подарю тебе свой «бумер»? — Нет. — Ну, новый куплю, белый? Или розовый… — Не хочу, — тихо, но чётко произнесла Света, глядя на дорогу.— Хх-о-очешь! — уверенно протянул Вагиф. — Все вы хотите. Света промолчала. — А чего же ты тогда хочешь? — не унимался Вагиф. — Может, я тебе подарок хочу сделать! Не как твой Алик — старую развалюху, а настоящую машину, крутую. Моя женщина должна ездить на самой крутой машине, поняла?! — А я не твоя женщина! — вдруг крикнула Света, сцепив зубы. — Не моя? А чья же?! Кто тебя трахает? Я? Или ещё кто? — заорал Вагиф прямо ей в лицо. — Я… женщина Алика… — сквозь предательски пробивающиеся слёзы проговорила Света. — Алика? — он указал пальцем куда-то за окно, где мелькали дома. — Он труп, он уже год в земле гниёт! Хочешь к нему? Могу устроить!Вагиф зарычал, от злости глотая буквы: — Тррах…хся с трупом! Дура! Шлю-юххх… А ну, останови!И чуть только машина остановилась, с замаха, со всей силы ударил её в лицо. Света потеряла сознание. Вагиф перетащил её на заднее сидение и сам сел за руль. Вагиф жил один. Кое-как втащив Свету в прихожую, он тут же раздел её догола, отнёс в ванную и сунул под холодный душ. Девушка очнулась. Вагиф кинул ей махровый халат, помог встать, взял за руку и повёл в спальню. Усадив Свету на кровать, тихо сказал: — Ну, начнем любовную игру, птичка? Будешь называть меня Алик… А я… я буду… мертвецом, восставшим из ада!И такая жуть, такая невероятная злоба слышалась в его тихом голосе, что Света обмерла. Её охватил ужас... Глубокой ночью, кое-как одевшись, Света выскользнула из квартиры. Выбежала на улицу, прислонилась к холодной стене дома: куда идти? Как спастись от этого монстра, как будто и впрямь восставшего из ада?! Черный «бумер» Вагифа сгустком тьмы высился прямо перед нею. Света скользнула рукой в карман — ключи на месте! Вагиф совсем недавно сделал ей дубликаты. Она неслышно нырнула в мрачное нутро автомобиля... — Приезжай, Света, — Сафар едва мог говорить от сдерживаемых рыданий. — Привози мальчика. Никого у меня не осталось, ни детей, ни внуков. Только ты и твой сын. Теперь он будет и моим, внуком и сыном сразу! Никого у меня, кроме вас, не осталось…За столом на похоронах Вагифа Свету усадили на почетном месте — по правую руку от Сафара. Многочисленные тётушки, кумушки и другие женщины азербайджанского семейства с любовью глядели на её сына: — Вах, какой шустрый, в наш корень! — Черноглазый! — На отца похож!Света держалась скромно, но с достоинством, опускала глаза... Вагифа хоронили в закрытом гробу. Он влетел на скорости 120 км под днище тяжеловоза, груженного листовым железом — тормоза отказали. То, что от него осталось, собирали в прямом смысле — по кусочку. Светлана не чувствовала угрызений совести: на душе было мирно, спокойно. Она сильно изменилась. Её как будто выдубили: стала жёсткой, неулыбчивой, строгой. От прежней слабой девушки не осталось и следа. Теперь Света знала: она способна вынести многое. Она способна сопротивляться насилию, бороться за жизнь, за своего ребенка! С ледяной печалью смотрела она на склоненную седую голову горюющего Сафара. Ей было жаль этого пожилого человека, неплохо относившегося к ней. Она думала, что постарается быть ему хорошей дочерью, но будет так воспитывать сына, чтобы он не вырос похожим на Вагифа! «И на Алика…» — вдруг шевельнулось у неё в душе. Ещё недавно она бы испугалась столь крамольной по отношению к её любви мысли, но сейчас… «Да, я не хочу, чтобы он стал таким, как Алик, — твёрдо решила Света, — я сделаю всё, чтобы мой сын вырос другим. Он будет добрым, он спасёт много-много человеческих жизней и искупит вину своего отца перед людьми, и вину своего дяди… И мою!» Родители Светы окончили свои дни в довольстве и достатке: окружённые заботой и вниманием, они не знали нужды в деньгах, лекарствах, еде. Сафар и его жена живы до сих пор — и не нарадуются на свою приёмную «доченьку»: умница, послушная, покладистая, деловая, уже разбирается в семейном бизнесе не хуже самого Сафара! Сообразила, как выкупить у брата Сафара его долю с наименьшими потерями… Сын Светланы, Алик (так в семье Сафара сократили его имя Алексей), учится в частной привилегированной школе в Англии. После окончания её он собирается поступать в Оксфорд, на медицинский факультет — мечтает стать врачом, спасать жизни людей. «И всё-таки слишком он на отца похож — и внешне, и по характеру...» — с грустью думает Светлана Игоревна в редкие встречи с сыном.
СОК — Мама, подай мне, пожалуйста, сок, — попросил из соседней комнаты сын. — Какой ещё сок?! — завопила она, молотя по клавишам, как бешеная. — Ананасовый… — Сейчас! — не отрывая взгляда от клавиатуры. «Так… «Это одно из многих чудес, которые творит Бог по молитвам верующих и предстательству святых, наших небесных покровителей…» О природе чуда что-то надо… Как мы понимаем чудо сегодня… Чудо не в том, чтобы… Тут хорошо бы цитату из святых отцов…» Через полчаса сын снова позвал её. В голосе мальчика звучала обида: — Мама, я пить хочу. Дай мне сок! — Какой сок?! — Ананасовый! — Подожди же ты! Ну, подумаешь, хочет он пить. Подай ему то, подай ему сё! Я тоже хочу пить! А мне никто не подаёт! Нет, это какая-то катастрофа! Если я до пяти не сдам материал, мы останемся без денег! А мне ещё девять страниц надо написать!«Господи, девять страниц. Я просто физически не успеваю… Голова болит… Нет сил. Я больше не могу! Почему, ну почему я всё должна делать одна? Потому что я одна. Я мать-одиночка, потому что у меня нет мужа, а у моего ребёнка нет отца. Я дочь одиночка, потому что мои родители умерли один за другим ещё пять лет назад. Я сестра-одиночка, потому что мой старший брат спился, скурился, угробил моих родителей и пропал в тюрьме. Я подруга-одиночка, потому что у меня нет никаких подруг. Подруги не любят подруг с проблемами, а я такая подруга — сплошные проблемы. С деньгами, со здоровьем, с сыном… Подай ему сок…» — Иду, иду! — закричала она, на миг устыдившись.Сын промолчал. «Чтобы святая вода оказала свое целебное действие, необходимо, чтобы души были полны светлых помыслов, а руки — добрых дел, — в бешеном темпе печатала она. — Перед приятием святой воды надо прочесть такую молитву…»… так, где взять текст молитвы?» Она свернула файл, заскочила на яндекс, ввела ключевое слово поиска, заметалась по сайтам. «Ага, вот она: «Господи Боже мой, да будет дар Твой святые и святая Твоя вода во оставление грехов моих, в просвещение ума моего, в укрепление душевных и телесных сил моих, во здравие души и тела моего, в покорение страстей и немощей моих по беспредельному милосердию Твоему молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех святых Твоих. Аминь». Аминь, аминь…» Голова болела невыносимо, а из щелястого окна «хрущёвки» тянуло ледяным сквозняком: на улице стоял двадцатиградусный мороз. Она заплакала. Слезы горячо брызнули на очки — словно из лейки на них прыснули... «Надо встать, принять лекарства… Половинку амлодипина, половинку энапа, коринфар под язык… Где-то 180 на 100, не меньше. Некогда, некогда, каждая секунда дорога… Гад начальник: «Мне, Ольга Васильевна, глубоко по барабану, кто там у вас дома болеет. Статья должна быть сдана в срок. У меня типография, поставщики, реализаторы, рекламщики, планы, графики… Если каждый будет срывать их, через месяц мне придётся сидеть с кружкой у метро, а не издавать самую популярную в стране православную газету!» Вот так. Православный ты наш… Глубоко ему по барабану… Это как совместить: «глубоко» и «по барабану»?! Ты русский язык сначала выучи, выскочка новорусская! Сам вчера крестился, а туда же, православное издание выпускать… Материалы «по теме» надо заранее готовить, за-ра-не-е! А не в последний день. Крещение через два дня, а он спохватился… Ах, да и я-то хороша. В церковь не хожу, а заскакиваю, как татарин с набегом: свечки расставила, записки подала, лоб перекрестила, к чудотворной припала — и бегом вон. В Крещенскую прорубь в этом году не получится… Ну что ж, если нельзя. Надо смириться. Надо смириться. Опять смириться…» Мысли раскаляли голову, а руки делали своё дело, порхали по клавишам, как две скрюченные птички — она умела печатать только средними пальцами, но зато очень быстро. Пространная ссылка на Евангелие прибавила к статье ещё абзац. Постраничный указатель нехотя перескочил на цифру 7. «Так, надо ещё столько же… Мамочка родная, не успеваю!» Паника накатывала волнами, мешала сосредоточиться, давила на сердце, камнем шибала по голове. Она давно жила на грани срыва, ощущая себя почти что уже в другом мире — нереальном, колышущемся… Сын молчал, и она, полностью погрузившись в материал, совершенно позабыла о нём, позабыла даже о его существовании в мире, даже о том, что когда-то вообще рожала ребёнка, радовалась, кормила грудью, учила ходить… Ходить. Вдруг, на мгновенье, как утопающий из воды, вскинула голову: — Сынок! — Да. — Ты как? — Нормально. — Я сейчас, сейчас, ладно? Чуть-чуть ещё потерпи… — приговаривала она, успокоенная его ровным голосом, лихорадочно выщёлкивая:«…А там, где люди жаждут чудес из простого любопытства, а не из желания спасения, они не происходят. Именно об этом говорил Иисус Христос: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему». Поэтому Церковь и священнослужители призывают людей с верой и чистым сердцем…» — Господи, прости меня! — вдруг вырвалось у неё из сердца нечистого, замутнённого отчаянием, злобой на окружающий жестокий мир, обидой на его несправедливое устройство, по которому, как она считала, всё самое тяжкое, горестное, беспросветное доставалось — ей. Но ведь это была неправда! И у неё в жизни было много доброго, светлого, хорошего, было много любви! Были любящие её родители, брат, бабушка… Был когда-то любимый мужчина, от которого она родила любимого сына. Сыночка своего милого, круглоголовыша своего ненаглядного… — Сыночка! — А? — Ты в порядке? — Да, мам. Сколько ещё страниц? — Пять. Я сейчас, я быстро… — Не спеши. Я подожду. — Спасибо, милый, радость моя. Ты не обижаешься? — Нет, что ты…Где-то на самых задворках подсознания вякнул сигнальчик: что-то не так! Что-то в его голосе почудилось странное, непривычное, не такое, как всегда... «Наверно, всё-таки обиделся. Но терпит. Мужчина мой. Молодец. Ведь для меня так важно не отвлекаться. Не отвлекаться. И все сдать вовремя. Тогда у нас будут деньги – на лекарства, на еду, на сок... Сок! Я сейчас, я быстро…» Она опять затарахтела, с удвоенной силой набрасываясь на клавиши: «История хранит массу примеров исцеления…» Минут через сорок она выпрямила гудящую спину. Ещё страничка — и всё!.. До дедлайна оставалось всего полчаса. «Успею», — с удовлетворением подумала она и... ...вдруг вскочила, офисный стул на колёсиках отлетел далеко в сторону, грохоча по полу, как каменный дождь; с безумными глазами влетела в соседнюю комнату. Сына на диване не было. Колени подкосились. Почти падая, на непослушных ногах, она рванулась на кухню. Сын сидел на полу и пил из пакета ананасовый сок. Улыбнулся ей навстречу серебристым сиянием глаз. У неё сжалось горло, перехватило дух. — Ты… как… это? — еле выговорила. — Просто встал. И пошёл, — сказал он. В голосе была радость, а ещё, одновременно — огромная, вселенская усталость.Она села на пол рядом с ним, трогала его босые ноги, ласкала, нежно массировала. — Серёженька, ножки твои… Как это?! Ведь врачи… ведь не мог… а ты... — Смог вот. — Ты не упал?! — Нет. Ну… почти, — неловко оправдывался он, неизвестно за что. — Просто сел неудачно.Она снова осмотрела его всего, с ног до головы, общупала, чуть не тычась носом в макушку, обследовала виски, за ушами, руки, живот, снова ноги: нигде ни синячка, ни красноты — правда цел! — Серёженька, прости!!! — Да что ты, мам. За что мне тебя прощать? Ты у меня ангел. — Да какой из меня ангел…Ангел должен быть сильным, охранять свое дитя, беречь. А она не уберегла: четыре месяца назад её пятнадцатилетний сын ехал на велосипеде и его сбил какой-то черноволосый отморозок на иномарке. Последствия — переломы, сотрясение мозга… и неподвижность. Четыре месяца. И вот… — В следующий раз я тебе сам сок подам, — гордо сказал он.И наконец не выдержал. Заплакал. Сидел, опираясь спиной на пятилитровый бутыль, с которым она собиралась идти в храм за Богоявленской водой, и плакал. Как же мальчик оказался на кухне? Ведь он не мог встать… — Я не верю, — сказала она, продолжая ощупывать его ступни, лодыжки, голени, гладить по мословатым мальчишечьим коленкам. — Ну, смотри, — снова улыбнулся сын.Он вытер слёзы ладонью, поставил полупустую пачку от сока на пол, руками упёрся в холодильник, спиной — в стену. И встал. Она вся напряглась, готовая в любую секунду подхватить, обвить, стать опорой… Ноги он ставил странно, неправильно, не так, как это делают нормально ходящие люди. Косолапил, ступни при каждом шаге образовывали широкий угол; качался, цеплялся руками за мебель и стены. Но шёл. Добрался до своей постели и упал на неё. Всё это время он улыбался. Потом глубоко вздохнул, закрыл глаза. — Мам, иди, ты же не дописала? — Да гори всё оно огнём! — завелась было она, но тут же осеклась…Она писала о чуде, о Крещенской воде. И чудо произошло. За что? Ведь она... мысленно ругалась, проклинала свою жизнь, злилась. Она такая… недостойная. Грешная. А чудо все равно случилось. Она поцеловала сына в шею, укутала, подоткнула одеяло и снова вейнула на кухню — маленькая, лёгкая, как сухой, рано увядший листик. Да, у неё есть бутыль для Крещенской воды. Пустая. Крещенской воды она собиралась набрать только через два дня. Сын пил сок. К тому же — чудо свершилось ещё до того, как попил. Он встал для того, чтоб попить. Он просил её принести ему пить, а она не смогла оторваться от компьютера, поднять задницу со стула. «Господи, как стыдно, какая я плохая мать! Господи, спасибо тебе за то, что я плохая мать: если бы я бросила работу и принесла ему сок, может быть, он бы не встал…» Она запуталась, помотала головой. Схватила пакет с остатками ананасового сока, кинулась в свою комнату, откусила половинку от одной таблетки, от другой, допила сок. И в ужасе отпрянула от резко зазвонившего телефона. Наверняка главный её добивается! Сейчас будет шкуру спускать… Ну и пусть, пусть — у неё радость великая, счастье, чудо! Её теперь ничем не напугать, не омрачить. — Алло.— Оль, привет, — заорала в трубке соседка по лестничной площадке Светка, матершинница, гроза всего двора, у которой Ольга нет-нет да перехватывала сотню-другую «до гонорара». Светка всегда давала без напряга, с отдачей никогда не торопила. С деньгами у нее было всё о кей — Светкин муж Толик работал в автосервисе. — Я пирогов навертела — хренову уйму! Вку-усные-е-е! Не знаю, куда девать. Толян машину погнал в Ростов, а нам с Катькой стоко не съесть, пропадут. Они ведь хороши, пока свежи. Открой дверь, счас тебе Катюха занесёт штук сорок. Тебе ж, поди, некогда у плиты колбаситься… — Ты чего, Свет, — растерялась Ольга. — Спасибо, конечно… — Ешьте на здоровье, — смачно ответила Светка.Ольга обрадовалась: еда на сегодня-завтра у них с Сережей есть, да ещё и какая вкусная! Светка готовит классно. Ей тоже захотелось поделиться хорошим: — А у меня Серёжа на ноги встал, представляешь! До кухни дошел! Соку попил!!!В ответ её почти оглушили громкие вопли соседки, выражавшие восторг по поводу Серёжиного выздоровления. Распрощавшись с соседкой, Ольга положила трубку. Телефон тут же снова зазвонил. Она решила, что Света ещё не все восторги ей высказала и с теплотой в голосе произнесла: — Да, слушаю. — Здравствуйте, Ольга Васильевна, — неприятно поприветствовал ее невидимый начальник.У Ольги что-то противно дзенькнуло в животе. Но нет, она не поддастся, хватит! — Здравствуйте, Олег Павлович. — Ольга Васильевна, я вам хочу сделать выговор, — тем же неприятным тоном сказал начальник.«Ну да, чего от тебя ещё ждать», — подумала она, сжав зубы. Следующая фраза ошарашила: — Знаете, Ольга Васильевна, вы слишком плохо относитесь к людям…«Ничего себе! Я ещё и к людям плохо отношусь!» — мысленно возмутилась она, а вслух бесцветно спросила: — И в чём же это выражается?— Да в том, что если бы вы не заносились, не упивались своим несчастьем, а нормально поговорили со мной, прояснили ваши домашние обстоятельства… короче, рассказали, как именно (он подчеркнул эти слова) ваш сын болеет, мы бы избежали многих тёрок и недоразумений. Знаете, люди по-разному болеют: у кого насморк и чесотка, а у кого диабет или там гепатит. Мне только сегодня стало известно… какого рода болезнь у вашего сына. Так что можете не писать материал, приезжайте, я вам и так денег дам. Потом разберёмся. Отработаете, я же вас знаю. — Я уже почти закончила… — пискнула Ольга.Он помолчал. — Ну, ещё лучше. Метните текст мне на емелю, я сам допишу, если надо, доработаю. И это… держитесь там. Знаете, чудеса бывают…Она хотела сказать ему, что чудо уже произошло, но почему-то решила сделать это потом. Вытерла выступившие слёзы и еле вывела дрожащим голосом: — А вы, Олег Павлович, оказывается, добрый человек. Простите, что я сразу этого не поняла…Закончив разговор, Олег Павлович положил трубку, достал из ящика стола раскладное зеркало и внимательно себя в нём рассмотрел. «Как она это искренне, от души сказала — «вы добрый человек». Надо же, я — добрый человек?» Ему почему-то было очень приятно, что Ольга так его назвала, но и немножко стыдно — и за то, что он «проявил мягкотелость», столь непопулярную среди его бизнес-знакомых, пусть даже и издающих «литературу православного направления», и за то, что его назвали «добрым». И всё-таки это было очень, очень приятно... Олег Павлович улыбнулся, посмотрел в окно с двенадцатого этажа на сияющие под солнцем и морозом московские просторы, о чём-то поразмышлял, сел за рабочий стол и принялся привыкать к мысли о том, что он — добрый человек. Привыкание шло легко. Олег Павлович снял трубку, позвонил жене и молодым, полным любви голосом, произнёс: — Лесик, я тебе давно говорил, что ты у меня красавица?Лесик, которая никогда не была красавицей, но искренне любила мужа, который стремительно чужел — она с тревогой замечала в нём день ото дня обостряющиеся признаки превращения в жёсткого бизнесмена, — вспыхнула от счастья на другом конце трубки... Но это уже история не про сок. Это история — про красные пионы. И я расскажу её в следующий раз. |
||
