Из "Курской поэтической антологии" Сергея Малютина

АЛЕКСАНДР СУДЖЕНКО

Пожалуй, мало осталось на карте России уникальных по красоте мест, которые бы не рождали и не пестовали своих талантливых детей – художников, поэтов, музыкантов.  Тех, кто впоследствии, повзрослев, будут благодарно воспевать отчий край, чувствуя с ним, «самую кровную, самую жгучую связь».

Почему-то вспоминается первое посещение родового гнезда нашего замечательного  земляка – писателя Константина Воробьева - в Нижнем Реутце Медвенского района. От стен скромного деревенского домика, где он родился и провёл юные годы, разворачивалась такая захватывающая дух панорама родной русской земли, что и без лишних объяснений  было понятно, что могло трогать с малых лет душу будущего писателя, что не давало забыть ему притягательную силу курских просторов в далёком Вильнюсе, приютившем его в нелёгкие послевоенные годы, и почему именно на этой земле возник и проявился у простого деревенского мальчика уникальный  по силе и проникновенной глубине дар художественного слова. 

То же самое можно отнести и к малой родине и судьбе суджанского поэта Александра Судженко. Он родился в далёком 1944 году в красивейшем уголке курского края под названием Горналь -  в местах древних курганов и поселений, близ меловой гряды, тянущейся от Гуево к югу, неподалёку от старинного, в ту пору полуразрушенного Белогорского Николаевского монастыря, основанного еще в XVII веке рядом со знаменитым Фагором, с вершины которого открывается неповторимая панорама окрестностей: неспешно несущий свои воды Псёл, красивейшие заречные луга, а за ними – уютные, сплошь в зелени, малороссийские селения – городок Мирополье и село Александрия…

Здесь невозможно было не стать поэтом, получив в наследство эту древнюю землю и эти сине-зелёные дали. И, разумеется, получив свыше тот уникальный поэтический дар, который не каждому смертному даётся…

Совсем не случайно, как мне кажется, Александр после школы решил поступить в Обоянский библиотечный техникум, который окончил в 1972 году. Но его с юности тянуло не только к книгам, к поэтическому слову, но и ко всему, что связано с творчеством. Более десяти лет он заведовал Горнальским сельским клубом, работал директором Беловского районного дома культуры. А в последние годы был заведующим отделом, корреспондентом ряда районных газет…

Ему, безусловно, было дано настоящее поэтическое чувство, которое не заменишь никаким филологическим познанием стихосложения. Сызмальства его душа  была настроена очарованно лицезреть окрестную красоту, петь радостно-печальную песнь родной земле, маме своей и друзьям, слагать сердечные, порой обжигающие, проникнутые светлой горечью строки… И надо сказать, его старшие товарищи по поэтическому цеху, в том числе Алексей Шитиков и Юрий Першин, не только по достоинству оценивали его самобытный лирический дар, но и помогали ему оттачивать мастерство, занять достойное место в курской поэтической иерархии. В частности, Алексей Шитиков отмечал обнаженную, «часто до самых болевых точек искренность» поэта, его лирическую нежность и творческую смелость, выстраданную судьбой гражданскую позицию «патриота своей Отчизны»…

Стихи Александра Судженко печатались в областных и центральных газетах, в журналах «Подъем», «Наша жизнь», «Рабоче-крестьянский корреспондент», а также в коллективных сборниках, выходивших в разное время в Москве и Воронеже. Но при жизни ему удалось выпустить только два сборника: «Горькая свадьба» и «Оклик с Фагора». Последний – в 1996 году, за 10 лет до смерти. В мягкой обложке, тонкий по объему (всего-то 64 малоформатные странички!), но весомый по содержанию сборник «Оклик с Фагора» подводил существенные этапы поэтической судьбы 52-летнего поэта. Алексей Шитиков в предисловии к сборнику написал: «Поэту удалось и на малых бумажных площадках поведать немалое о времени и о себе». 

Курские писатели на своём собрании рекомендовали принять Александра Судженко в Союз писателей России, но, к сожалению, документы до окончательного утверждения в Москве так и не дошли…

Судьба не всегда баловала Судженко. Он был не слишком защищенным и не слишком согретым в этой жизни. Да и сам давал к этому повод, не всегда следуя прагматичной логике житейского бытия. Вспоминаю не слишком частые встречи с ним в разные годы, а особенно в последние, не всегда отмеченные семейным приютом и здоровьем. Нередко тяжёлые думы посещали его поэзию, как и многих неравнодушных русских людей в подлые 90-е годы:

В моей Горнали, а не где-то:
«Как жаль землицу, - закричу. –
Я с властью ссорился Советов,
При этой жить я не хочу!».

Но он не собирался сдаваться судьбе и болезням… Когда-то Александр написал в коротком, но ёмком стихотворении об извечных человеческих утратах – телесных и духовных:

Потеря зренья – горе, но не смерть,
Потеря слуха – тоже неудача.
Страшней беда: душою омертветь
И с сердцем жить, оглохшим и незрячим.
(«Потеря»)

У него, к счастью, сердце было зрячее, охватывающее своим беспокойным взором все красоты, радости и тревоги отечества своего. И хотя в последние годы он был вынужден жить в Курске, но всё же упокоился в родных краях. Похоронили Александра Судженко неподалеку от его горячо любимой Горнали – на сельском кладбище в Гуево…

Стихи Александра Судженко публикуются по сборнику «Оклик с Фагора» (Курск, «Крона», 1996).

Сергей МАЛЮТИН

Александр СУДЖЕНКО

ОКЛИК С ФАГОРА
Вот стою на зеленой вершине
И любуюсь Горналью родной:
Поворотные воды пружиня,
Псёл сверкает в траве луговой;
Избы брызжутся бликами стекол –
Красота и вдали и вблизи!
И какой-то в душе моей сокол
Рвется ввысь и пространства Руси…
О, когда бы мой оклик с Фагора –
С отчей самой высокой горы –
Услыхали раскаты простора
И небес золотые миры!..

ТРЕВОГА
Я помню, ночами
Тревожно мне было:
Корова мычала,
Собака скулила,
И куры чего-то
Летели с насеста.
Я слушал работу
Тревожного сердца –
И всё мне казалось:
Беда на пороге,
И в снах повторялось
Всё то же – тревоги…
Не знал и не знаю,
Что сталось со мною –
Терял и теряю
Тропинку к покою
Всё чаще, как будто
Всё полнится лира
Великою смутой
Великого мира…

В ГОРНАЛИ
Отчего уехали,
Что вас унесло.
Или неумехами
Жили как назло.
Убегали тыщами,
Столько мастеров.
А теперь отыщете
Разве сто дворов.
Красотища, гляньте-ка,
На родную даль.
Псёл, как синим бантиком,
Повязал Горналь.
Может быть, в начальниках
Где-то земляки.
Только всё печальнее
Вербы у реки.

* * *
Ранняя русская осень.
Нынче свежа, высока.
Ветер, как листья, уносит
За горизонт облака.
Ночи совсем голубые.
Где-то в зените луна.
Ныне я понял впервые,
Как ты мудра, тишина…

* * *
Как рано уходят хорошие люди,
Сгорают, как звезды, в зените ещё.
Неужто не стало и больше не будет.
Лицом не уткнусь, как бывало, в плечо.
И ты не погладишь шершавой рукою
Волос моих белых упрямый вихор.
Не спросишь, как прежде:
«Да что же такое?
Давай по порядку всю правду, хохол»,
И я, как родному отцу или брату,
Высказывал всё, своих слов не стыдясь.
А ты успокаивал: «Ложь виновата.
В дождливую осень не сетуй на грязь».
Уже больше года не знаю покоя,
Мне хочется крикнуть, чтоб
                                            вздрогнула даль:
«Откликнись быстрее, да что же такое,
Давай по порядку всю правду, москаль».

МОЛИТВА
Как будто Бог тебя не видит
Или не слышит никогда,
Творишь, не ведая, что выйдет:
Ждешь радости – и вдруг беда…
«Прости…» - молю Творца, бесстыжий,
До боли губы искусав.
Вот так всегда: чем горе ближе –
Тем чаще взоры к небесам.

ДВАДЦАТЫЙ ВЕК
Наверно, нет мучительней обиды:
Мне не давали жить в родном краю.
Я коммунистов должен ненавидеть,
А я им многим руку подаю.
Двадцатый век не поднимаю на смех –
О времени не судят впопыхах.
В каких веках шли миллионы на смерть
За чьё-то счастье в будущих веках?..

ДЕКАБРЬ
Маленькие, что карлики,
Сгорбившись до земли,
Дни декабря – декадами –
С моросью забрели.
Тащатся, будто ощупью,
Словно незрячий люд.
Солнышка нет, над площадью
Лампочки слезы льют.
Где же вы, зимы-матери,
Где же метель в полях?
Только ветра щенятами,
Знай, по ночам скулят.

* * *
Как увидеть в океане берег?
Кто услышит зов: «Спасайте Русь!»
Дед сражался раньше против белых,
С кем же нынче я? – Не разберусь…

* * *
Мне стыдно жить в такой России,
Где всё купи, где всё продай.
Не с нами Минск, не с нами Киев,
А кто же с нами – ширь и даль?

Когда-то я крестился гирей,
Теперь вот – стопкою крещусь…
Прости, Господь, но в этом мире
Всегда за всех страдает Русь.

ПОЛЕ-ПОЛЮШКО
Ну, конечно, в том
Тайна истины:
Чтоб не знал никто,
Как я выстоял.
Прикушу язык,
Так что солоно.
Мол, гордись, мужик,
Словом-оловом.
А, рыдая, пел:
«Поле-Полюшко…»
Да зачем кому
Моё горюшко.

УДАЧА
Частенько сердца сбивчив ритм,
То словно конь горячий скачет,
То вдруг – неловко говорить –
Бредет заезженною клячей.
Ах, годы! Как они летят…
Как скорый мимо полустанка.
Еще  как будто не устал ты,
Но где-то рядом - пятьдесят.
…Пускай белеет голова,
Мне всё же верится в удачу:
Когда спою свои слова,
И сам от радости заплачу.

А ПОГОДА КАНИТЕЛЬНАЯ
А погода канительная –
В декабре теплынь, туман.
Наконец-то заметелило –
День, как белый океан.
Как люблю я зиму русскую,
Чтобы снега метра два.
Что-то нежное и грустное
Вспоминается тогда.
Вон в печи огонь качается
На березовых дровах.
И легко, светло мечтается,
И рождаются слова…

 

Продолжение следует
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную